Повседневная жизнь советской богемы от Лили Брик до Галины Брежневой - Александр Анатольевич Васькин

арест всех намеченных лиц, предъявить им в 3-дневный срок обвинение и предложить выехать за границу за свой счет. В случае отказа от выезда за свой счет выслать за границу за счет ГПУ. Согласившихся выехать освободить из-под стражи…

Председатель Уншлихт.

Секретарь Агранов».

Агранов — тот самый чекист, чья звезда вскоре заблистает в возродившемся салоне Лили.

О новой службе Осипа высказывались различные мнения и за рубежом. В марте 1922 года газета «Голос России» в Берлине сообщала: «Брик попал в Чека из-за нежелания ехать на фронт; записавшись в коммунисты, он должен был выбрать фронт или Чека — он предпочел последнюю». И эта точка зрения также имеет право на существование. Если уж Ося дезертировал с фронта в Первую мировую, то о Гражданской и говорить не приходится. И новая работа вполне могла быть следствием его «пацифистских» настроений. А ее, работы этой, было много. Ося трудился как раб на галерах. Приходил чуть ли не за полночь, приносил что-нибудь вкусненькое (про усиленный паек тоже не будем забывать!). А дома, в Полуэктовом, его уже ждут не дождутся. Лиля то ли издевалась, то ли вполне серьезно предупреждала гостей: «Подождите, будем ужинать, как только Ося придет из Чека». Вот и думай после такого предложения — быть может, остаться? Ведь что могут подумать, если уйдешь. Особенно сомневался Пастернак.

Но не все же люди верили в «святость» чекистов, кто-то из тех, кто покинул гостеприимный дом Бриков, не дождавшись Оси с гостинцами, сочинив вдогонку эпиграмму:

Вы думаете, здесь живет Брик,

исследователь языка?

Здесь живет шпик и следователь Чека.

Стишки эти приписывают Сергею Есенину, хотя не очень похоже. Кто-то, вероятно, стал обходить дом Бриков стороной, а иные, наоборот, решили поближе познакомиться, надеясь на решение собственных бытовых и творческих проблем. Генерал-майор КГБ в отставке Александр Михайлов, до 1989 года являвшийся сотрудником Пятой службы Московского управления КГБ СССР, занимавшийся вербовкой творческой интеллигенции, подметил интересную особенность этого контингента: «Спецслужбы привлекали для тайного сотрудничества и артистов, и режиссеров, и писателей. Не каждый соглашался. Но бывало и так: только артисту делаешь предложение о сотрудничестве, он сразу думает, что с этого поиметь. И в обмен выдвигает просьбы — телефон домой поставить, с квартирой помочь, и чтобы главную роль ему дали…» Так и с Осей: согласился работать — и сразу в 1921 году новую жилплощадь получил, в Водопьяном переулке, что напротив почтамта на Мясницкой. И на работу ходить недалеко.

Большевистские вожди уделяли огромное внимание улучшению собственного быта, превратив бывшие доходные дома в так называемые дома Советов. В Москве их было десятка два, и все под номерами. Взять хотя бы дом в Романовом переулке (тогда Шереметевский, а позже улица Грановского). Квартиры огромные, по пять — семь комнат. В каждой такой квартире поселился тот или иной нарком. Рассчитывать на такое жилье Брикам было бы наглостью, их наделили двумя комнатами в коммуналке по адресу: Водопьяный переулок, дом 3, квартира 4.

Как по заказу куда-то подевался хозяин квартиры — Николай Абрамович Гринберг, хотя почему подевался — его как раз отправили туда, откуда за полночь возвращался новый жилец, то есть на работу к Осе. Там, в ЧК, Гринберг и погиб (это была весьма удобная, кстати говоря, форма решения жилищного вопроса хотя бы для сотрудников ЧК — не уехавших хозяев или расстреливали, или забирали, или высылали). А вот его сыну Роману Николаевичу Гринбергу удалось выехать за границу, осесть в Нью-Йорке, где уже в 1960-х годах он будет издавать литературный альманах «Воздушные пути», в котором впервые увидели свет стихи Мандельштама, Ахматовой и других русских поэтов.

В том же 1921 году и сама Лиля присоединяется к славной чекистской когорте под № 15073 — таков был номер ее удостоверения, выданного в ГПУ, как установил исследователь-бриковед Валентин Скорятин, чьи публикации 1980-х годов о якобы хорошо спланированном органами убийстве Маяковского наделали много шума. Кого тогда только не разоблачали… Лиля надумала выехать в Великобританию, для чего требовался загранпаспорт. Как и в случае с ее сестрой, документ был выдан с поразительной быстротой, о чем в архиве консульского управления Наркомата иностранных дел осталось интересное свидетельство. Из «выездного дела» Лили следует, что заявление было подано 24 июля 1922 года, а паспорт получен уже 31 июля, а в графе «Перечень представленных документов» указано: «Удостоверение ГПУ от 19/VII № 15073». Вполне возможно, что удостоверение выхлопотал Лиле Осип, благодаря чему факт ее службы в ЧК оказался задокументирован официально.

В коммунальной квартире в Водопьяном переулке возрождается богемная жизнь Лили Брик и ее окружения, чему не мешают экономическая разруха и галопирующая инфляция.

«В Москве дороговизна. И поворот в прошлое плюс будущее, деленные пополам. Черный хлеб 11 тысяч, средний проигрыш зеленого стола шестизначное число, иногда девятизначное… Пока я одет и сыт. Ехал в Москву в одной рубашке: юг меня раздел до последней нитки, а москвичи одели в шубу и серую пару. Хожу с Арбата на Мясницкую как журавель. Ехал в теплом больничном поезде месяц целый.

Мясницкая, Почтамт,

Водопьяный переулок, д. 3, кв. 4.

О. М. Брику для меня», — из письма Велимира Хлебникова родителям от 14 января 1922 года.

В апреле стало еще хуже.

«Около Рождества средним состоянием делового москвича считалось 30–40 миллиардов; крупные проигрыши в карты были 7 миллиардов, свадьба 4 миллиарда. Теперь все в 10 раз дороже, 2 миллиона стоит довоенный рубль, на автомобиле 5 миллионов в час», — из письма Хлебникова матери от апреля 1922 года.

Приходит и Виктор Шкловский: «На Водопьяном переулке две комнаты с низкими потолками. В передней висит сорвавшийся карниз, висит он на одном гвозде два года. Темно. Длинный коридор. Вход к Брикам сразу направо. Комната небольшая, три окна, но окна маленькие, старые московские… В углу печка, она покрашена плохо, краской замазаны и отдушники. В углу же кровать и над ней надпись: “Садиться на кровать никому нельзя”».

Помимо привычных персонажей вроде Хлебникова и Шкловского, у Бриков появляются и новые лица, например семнадцатилетний Сергей Юткевич, будущий создатель советской ленинианы, а пока он учится у Мейерхольда в Государственных высших режиссерских мастерских (ГВЫРМ) и в Высших художественно-технических мастерских (ВХУТЕМАС). Вместе с Леонидом Траубергом и Григорием Козинцевым Юткевич выпустит манифест «Эксцентризм» — теоретическую платформу Фабрики эксцентрического актера (ФЭКС). А в 1926 году он возглавит Экспериментальный киноколлектив — ЭККЮ. Юткевич вспоминал: «В этой второй, рабочей комнате поэта появился и я в 1921 году. Комната была поменьше первой и тоже отличалась аскетичной обстановкой. У окна примостился столик, а по стенам стояли книжные полки некрашеного дерева. На них постоянно накоплялись комплекты журналов на разных языках… Брик разрешил мне приходить без спроса, пользоваться книгами и забирать их с собой… Кстати,